Он подумал, что надо во что бы то ни стало съесть гамбургер, просто чтобы показать Далли, что он может это сделать, но его желудок уже чувствовал себя странно, а при виде кетчупа на ум лезли мысли о крови. Кроме того, это кончилось бы зудящей сыпью по всему телу.

Тедди старался придумать и рассказать что-нибудь такое, чтобы понравиться Далли. Он никогда не задумывался о том, что нужно делать, чтобы нравиться взрослым. Ребята его возраста иногда считали его занудой; иногда он думал, что они тупицы, но со взрослыми такого не было. С минуту он жевал нижнюю губу, а лотом высказался:

— У меня коэффициент интеллектуального развития сто шестьдесят восемь. Я хожу в класс для одаренных детей.

Далли опять фыркнул, и Тедди понял, что снова ошибся.

Получилось так, как будто он хвастался, а Тедди просто думал, что, может быть, это окажется интересным для Далли.

— Откуда у тебя такое имя — Тедди? — спросил Далли. Он странно произносил это имя, как будто старался как можно быстрее его выговорить.

— Когда я родился, моя мама читала об одном мальчике, которого звали Тедди, в романе этого известного писателя — Дж.Д.Сэлинджера. Это сокращенно от Теодора.

Лицо Далли стало еще угрюмее.

— Дж.Д.Сэлинджера? Неужели никто не зовет тебя Тед?

— О да! — солгал Тедди. — Почти все. Все ребята. Я думаю, почти все, кроме Холли Грейс и мамы. Вы тоже можете звать меня Тедом, если хотите.

Далли полез в карман и достал бумажник. Тедди показалось, что его лицо стало жестким и каким-то замерзшим.

— Пойди и купи себе тот гамбургер, который хочешь.

Тедди посмотрел на долларовую бумажку, которую протянул ему Далли, и принялся за свой гамбургер:

— Думаю, подойдет и этот.

Он медленно развернул обертку.

Рука Далли прихлопнула гамбургер.

— Черт возьми, я сказал пойди и купи другой!

Тедди почувствовал тошноту. Иногда мама кричала на него, если он дерзил ей или не выполнял ее просьб, но от этого у него еще не было так муторно в животе, как сейчас. Он знал, что мама любит его и не хочет, чтобы он вырос тупицей. Но сейчас ему стало ясно, что Далли его не любит. Тедди чувствовал, что он даже не нравится Далли. Он слегка выпятил челюсть и решил взбунтоваться:

— Я не голоден, и я хочу домой.

— Ну, это чертовски плохо. Кажется, я уже говорил тебе, что какое-то время мы будем в пути.

Тедди уставился на него:

— Я хочу домой! Мне в понедельник надо идти в школу!

Далли поднялся из-за стола и посмотрел на дверь.

— Пойдем. Если ты собираешься вести себя как испорченный ребенок, можешь делать это и в машине.

Тедди вышел за ним на дорогу. Он не верил теперь всем этим глупым историям Холли Грейс. В том, что касалось его, Далли оказался большим старым грубияном. Надев очки, Тедди засунул руку в карман. Рукоятка ножика показалась теплой и успокаивающей, вновь оказавшись в его руке. Он хотел бы, чтобы нож был настоящим. Если бы Великий Бич был здесь, он смог бы позаботиться о старом грубияне Далли Бодине!

Выехав на шоссе, Далли нажал на акселератор и выехал в левый ряд. Он понимал, что ведет себя как последний сукин сын. Далли знал это, но остановиться не мог. Ярость не покидала его, и Далли хотел врезать по чему-нибудь так сильно, как не делал еще никогда в жизни. Он чувствовал, как в нем разгорается гнев, усиливаясь до такой степени, что он уже почти не справляется с ним, будто часть мужества оставила его. Далли было уже тридцать семь, и ему было нечем особенно похвастаться. Он был второразрядным профессиональным игроком в гольф. Далли потерпел неудачу как муж, оказался в роли преступного отца. А теперь еще это.

Какая стерва! Проклятая эгоистка, испорченная маленькая богатая дрянь. Родить его ребенка и никому не сказать ни слова! Все эти истории, которыми она пичкала Холли Грейс, — ложь. А он верил в них. Боже, у нее ведь было все в порядке, так она говорила тем вечером, когда они поссорились на автостоянке у «Роустэбаут». Своими изящными пальчиками она нанесла ему самую глубокую рану, какую только может нанести женщина мужчине. Она отняла у него право знать о своем сыне.

Далли взглянул на мальчика, сидящего на пассажирском сиденье, своего сына, который был плотью от его плоти, таким же, как был Денни. Франческа должна сейчас обнаружить, что Тедди исчез. Эта мысль принесла ему мгновение горького удовлетворения. Он надеялся, что нанес ей достаточно серьезную сердечную рану.

Вайнетт почти не изменился, только некоторые магазины выглядели иначе. Рассматривая город через переднее стекло взятой напрокат машины, Франческа почувствовала, что жизнь сделала огромный круг и снова вернула ее в точку, где когда-то все для нее только начиналось.

Она опустила плечи, безуспешно пытаясь ослабить напряжение в шее. Франческа все еще сомневалась, что поступила правильно, вылетев из Нью-Йорка в Техас, но она провела три невыносимых дня, ожидая, когда зазвонит телефон, и отбиваясь от репортеров, желавших взять у нее интервью по поводу взаимоотношений со Стефаном. Наконец она дошла до состояния, когда надо было хоть что-нибудь предпринять.

Холли Грейс посоветовала ей вылететь в Вайнетт.

— Далли всегда отправляется туда в трудную минуту, — сказала она, — а сейчас, я полагаю, ему действительно плохо.

Франческа постаралась не заметить обвинения, звучавшего в голосе Холли Грейс, но это было трудно. После десяти лет Дружбы их отношения серьезно осложнились. В день прилета Франчески из Лондона Холли Грейс заявила:

— Я не оставлю тебя в беде, Франческа, потому что сама выбрала этот путь, но должно пройти время, прежде чем я снова смогу тебе поверить.

Франческа пыталась объяснить ей ситуацию:

— Я не могла рассказать тебе правду. Ты ведь была с Далли в близких отношениях!

— И поэтому ты мне лгала? Ты выдала мне эту глупую историю про отца Тедди в Англии, и я верила ей все эти годы. — Лицо Холли Грейс потемнело от гнева. — Как ты не можешь понять, что семья для Далли значит многое? Для других мужчин это может не иметь особого значения, но Далли не похож на других. Всю свою жизнь он пытается создать вокруг себя семью — Скит, мисс Сибил, я, все эти бездомные, которых он годами подбирает.

Это может просто убить Далли! Его первый сын умер, а второго ты украла!

Волна гнева накатила на Франческу, тем более сильная, что она почувствовала угрызения совести.

— Не тебе меня судить, Холли Грейс Бодин! И у тебя, и у Далли были весьма своеобразные представления о морали, и нечего вам показывать на меня пальцем. Ты не знаешь, каково это — ненавидеть себя, быть вынужденной переделывать себя.

Я поступала так, как было необходимо в то время. И если бы пришлось пройти через это снова, я поступила бы точно так же!